Д Кузиманза - Ну и что, что тролль[СИ]

Кузиманза Д Д

Ну и что, что тролль

Он чувствовал себя, как после несчастного случая в раннем детстве, когда вздумал прыгнуть с балкона их пятиэтажки с зонтом и лежал разозлённый и беспомощный.

А теперь с чем не повезло? Дорожная авария? Парашют не раскрылся? Банальный мордобой?

Открыл глаза, но боль заставила их закрыть. От света? Свет режет ему глаза? Нет, желтоватый шар на изящной цепи не горел, а скорее тлел. Но глаза продолжали болеть. И это было не единственное место, которое болело.

А ещё вернее, не было места, которое не болело бы совсем.

Левая рука странно одеревенела, словно он провёл долгую ночь на жёсткой и неудобной постели. Собственно говоря, правой руке было не лучше. Он собрал силы и попытался сесть. Напрасно. Руки и ноги были крепко и надёжно связаны, и, самое неприятное, не помнил когда и кто это сделал. В памяти зияла дыра… батюшки! не дыра, а бесконечная бездна. Не помнил даже, кто он такой.

Панический страх окатил его, как мерзкая, холодная грязь, и он послушно подчинился ему. Страх — это хорошо, страх означает, что его тело и чувства в порядке. А потом, глядишь, появятся и хорошие воспоминания. Ведь прошедшее и происшедшее на расстоянии протянутой руки — он почему-то в этом уверен!

Правда, воображаемая рука пока была коротковата, и чувствовал он себя, как осенний лист, подхваченный ветром и несущийся неведомо куда. В полном смысле такого сравнения: всё кружилось даже перед закрытыми глазами. Сейчас его вывернет прямо на мягкий и красивый ковёр. Нет, он не допустит себя до такого унижения! Стиснул зубы до боли — не той, что была раньше, а ещё большей! — судорожно глотая. Попробовал крикнуть, но только застонал сквозь зубы.

Наконец, опять открыл глаза и повёл ими из стороны в сторону. Ничего плохого не случилось, мир больше не кружился вокруг него, а стал незыблемым и устойчивым. Какая красивая комната: резные панели и потолочные балки, мебель солидная, но со вкусом инкрустированная чем-то блестящим.

Он невольно рассмеялся и хрипло сказал:

— Лежу связанный на полу и думаю о красоте окружающих меня вещей.

— Поистине ты неисправим!

Послышались шаги за спиной. Несомненно, кто-то торопливо шёл к нему. Кто и зачем? Ну да, раз он ещё не зарублен, то кто-то в нём нуждается. И даже не кто-то неопределённый, а женщина. И женщина молодая, голос-то какой приятный!

— Айвен! Ох, Айвен! — черноволосая женщина подбежала к нему и осторожно обняла. — Я знала, что ты жив! Что с тобой? — пробормотала сквозь слезы.

— Погоди плакать и задавать вопросы, лучше развяжи меня. У тебя есть нож?

Она отвернула полу верхнего, голубого платья и с пояса нижнего, серебристого, достала (ого!) кинжал.

— Сейчас, Айвен, сейчас! Ты жив, жив, — бормотала, разрезая толстые верёвки, — я не надеялась на такое чудо. Я знаю, ты почти не можешь говорить. Твоя шея изранена острыми когтями какого-то зверя. Но не сокрушайся, старая Ингигерда всё поправит, нужно только время и немного магии. Нет, не пробуй больше ничего говорить! — Сильные маленькие ладони растирали его онемевшие запястья. Когда они отозвались на её усилия мучительным покалыванием, женщина сказала:

— Ты сможешь удержать перо и написать, что произошло? Да?

Только что он смеялся и разговаривал с ней, но если женщина что-то решила, то спорить с ней очень трудно. А ему сейчас не до споров, на ноги бы встать. Он утвердительно кивнул головой. и женщина выбежала, оставив его приводить руки и ноги в порядок своими силами.

"Айвен? Хм? Ладно, это потом… А она очень красива. Хотя ей уже давно не двадцать. И очень знакомое лицо. Ну, гудящая башка, как зовут освободительницу?"

Между тем, красавица вернулась с пергаментом, пером и чернильницей. Айвен сдержал стон и удержал перо в руке.

— Ну же! — торопила его. — Рассказывай всё. Как это случилось?

"Женщины все одинаковы: скорее, быстрее…"

Она нетерпеливо смотрела через его плечо:

— Что? Как это ничего не помнишь? Совсем ничего?

Он опять улыбнулся и дописал ещё строчку.

— Ты не знаешь, кто ты и кто я?! Но что-то же ты помнишь?

Задумался. Размышления длились долго, потому что большую часть времени смотрел на неё и восхищался. И радовался тому, что — как видно — они с ней очень дружны. Приятно быть спасённым такой красавицей и смотреть на чудесную улыбку. Смешно, но в этой нелепой беспамятности от одной её улыбки делалось ему лучше.

— Айвен, разве ты не помнишь, что ты маг?!

"Вот те на! — подумал он. — Маг?! А вот такому я совсем не рад… С магами вечные проблемы…"

— Да, и ничего смешного в этом нет!

"Глупенькая, я не смеюсь, — мысленно ответил он, — я морщусь от боли в руках. А тут ещё и в ногах восстановилась чувствительность…"

— Ты был послан на поиски города бездухов, но исчез. И вот, наконец, мы получили от тебя письмо. Очень странное письмо. Оно приказывало мне ехать к тебе одной. И что же? Я приезжаю сюда. Я нахожу тебя в этом богатом доме чуть ли не изуродованного. Я не знаю, каким чудом и волшебством удалось тебе спастись. А ты не представляешь даже, как я рада!

"Значит, мы больше, чем друзья, — обрадовался он. — Это неплохо".

Он вывел на пергаменте:

"Спасибо, я тоже рад. А почему…"

Красавица смотрела на пергамент:

— Ты тоже рад? Ты благодарен? Почему я рада? Но ведь я тебя люблю, и я твоя жена!

"Какое замечательное известие! — порадовался он за себя. — Хотя… было бы неплохо вспомнить и остальное своё прошлое. Ну же, Айвен, напрягись! Э-э-зх, опять всё понеслось перед глазами…"

…- Зачем мы туда идём? — спросила любопытная Голос.

— Чтобы спрашивала.

"Это сон или бред? Ничего не понимаю! Помню только, куда и зачем я должен идти, и что иду уже два дня".

— А ты всегда должен отвечать мне так невежливо? — Голос стала обиженной.

— А ты всегда должна задавать мне глупые вопросы? Кроме того, хорошо знаешь ответ.

— Я знаю, но это совсем не глупый вопрос. Ты забыл, что оттуда невозможно убежать? Что никто никогда не покинул замок живым, ты помнишь? Ну, во всяком случае, никто этии не хвастался.

— Придумаю так, чтобы плохого не произошло.

— Как хочешь, — Голос вздохнула. — Твоя жизнь. Твоя глупая голова. Но после того, как из тебя сделают сито, не жалуйся мне, что я тебя не предостерегала.

— Всё?

Голос молчала. Айвен сжал зубы. Любил Голос. Не имел никакого понятия, откуда взялась и кем была, и почему требовала, чтобы называл её именно "Голос". Не назвала ему свое имя, если вообще какое-то было. Два дня прошло, прежде чем привык, что Голос — это не он, а она. Однажды появилась и вот… Айвен не задумывался, почему. Однако порой Голос становилась чертовски раздражающей. Как только что.

Каждый его шаг поднимал в воздух тучу пыли. Тропинка вела к стрельчатому чёрному сооружению, которое какой-то безумец взгромоздил на вершину самой высокой горы во всей околице. Небосклон заволокли тяжёлые тучи, было тихо, как это часто бывает перед грозой — только его шаги и еле слышное позвякивание чего-то в снаряжении. Хорошо, что нет ветра, задохнулся бы в пыли. Но, с другой стороны, жарко и душно, как в кузнице.

— Ты не собираешься просить прощения? — мило спросила Голос.

— За что? — буркнул, стирая капельки пота, заливающего глаза. И тут же почувствовал себя так, словно сотни не очень острых булавок напали на него со всех сторон. Вздохнул. У Голос был свои способы. — Хорошо, я прошу прощения, ты довольна?

— Нет. Это звучало неискреннее.

Закатил глаза под лоб. Чётко выговорил:

— Я. Прошу. Прощения.

— О, это совсем другое дело.

Весь оставшийся путь наверх они молчали. Хорошо, что вокруг никого не было, они почти никого не встречали и вчера. По крайней мере, никто не тыкал в него пальцем, как в какого-то сумасшедшего. Хватало и того, что чувствовал себя таким. Голос слышал только он. И должен был открывать рот и отвечать. Чепуха да и только!

Остановился перед монументальными воротами чёрного замка. Задрал голову. Вблизи замок оказался немного меньше — но и так несло от него манией величия.

— И что теперь, гений? Вежливо постучишь, и тебе откроют?

— Насмехайся, насмехайся.

Айвен вытащил из поясной сумки небольшой отшлифованный обсидиан в серебристой сеточке, в глубине камня мигал огонёк.

— Это ключ? Забавно…

Проигнорировал Голос и вытянул вперед руку с зажатым в горсти амулетом. Ворота заскрипели, словно сотня звериных когтей, скребущих заржавленную доску, и начали медленно открываться.

— Ты не извинишься? — спросил насмешливо Айвен, но не дождался ответа. — Невыносимая!

— Взаимно, — за Голос всегда оставалось последнее слово.

Ладно! Айвен достал из другой сумки маленькую бутылочку с зеленоватой жидкостью и открыл. Содержимое воняло гнилым мясом.